Неточные совпадения
Это тот священный
обет, которым обязаны мы всем тем, с кем живем и от кого зависим.
— Если вы изволите быть в нем настоятельницей, то я хоть сейчас готов дать
обет послушания, — галантерейно отвечал Грустилов.
Но злаков на полях все не прибавлялось, ибо глуповцы от бездействия весело-буйственного перешли к бездействию мрачному. Напрасно они воздевали руки, напрасно облагали себя поклонами, давали
обеты, постились, устраивали процессии — бог не внимал мольбам. Кто-то заикнулся было сказать, что"как-никак, а придется в поле с сохою выйти", но дерзкого едва не побили каменьями, и в ответ на его предложение утроили усердие.
Каждая дама дала себе внутренний
обет быть как можно очаровательней в танцах и показать во всем блеске превосходство того, что у нее было самого превосходного.
Даже весталку [Весталка — у древних римлян давшая
обет целомудрия жрица Весты, богини домашнего очага.] можно соблазнить лестью.
Говорили, что его пришибло какое-то горе и он дал
обет молчания до конца дней своих.
В особенно затруднительном положении очутилась Василиса. Она и Яков, как сказано, дали
обет, если барыня придет в себя и выздоровеет, он — поставит большую вызолоченную свечу к местной иконе в приходской церкви, а она — сходит пешком в Киев.
Он объявил и Василисе, что «сподобился» выполнить
обет. Василиса поглядела на него и вдруг стала сама не своя. Она тоже «обещалась» и до этой минуты, среди хлопот около барыни, с приготовлениями к свадьбе, не вспомнила об
обете.
Он опять приникал лицом к ее подушке и мысленно молил не умирать, творил
обеты счастья до самопожертвования.
Она пошла к отцу Василию, прося решить ее сомнения. Она слыхала, что добрые «батюшки» даже разрешают от
обета совсем по немощи, или заменяют его другим. «Каким?» — спрашивала она себя на случай, если отец Василий допустит замен.
— Ты в скоромные дни и питайся им! А польза та, что мякотей меньше будет. Вот тебе полгода срок: выдержи — и
обет исполнишь.
А
обет, данный себе и всему роду моих предков, — возродиться и выкупить все прежние подлости!
Правда и то, что и пролитая кровь уже закричала в эту минуту об отмщении, ибо он, погубивший душу свою и всю земную судьбу свою, он невольно должен был почувствовать и спросить себя в то мгновение: «Что значит он и что может он значить теперь для нее, для этого любимого им больше души своей существа, в сравнении с этим «прежним» и «бесспорным», покаявшимся и воротившимся к этой когда-то погубленной им женщине с новой любовью, с предложениями честными, с
обетом возрожденной и уже счастливой жизни.
Вспомни первый вопрос; хоть и не буквально, но смысл его тот: «Ты хочешь идти в мир и идешь с голыми руками, с каким-то
обетом свободы, которого они, в простоте своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, которого боятся они и страшатся, — ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы!
Когда «последний неприятельский солдат переступил границу», Александр издал манифест, в котором давал
обет воздвигнуть в Москве огромный храм во имя Спасителя.
Когда новогородцы поселились в Хлынове (Вятке), они икону перенесли, но она исчезла и снова явилась на Великой реке в пятидесяти верстах от Вятки; новогородцы опять перенесли ее, но с тем вместе дали
обет, если икона останется, ежегодно носить ее торжественным ходом на Великую реку, кажется 23 мая.
Сцена эта может показаться очень натянутой, очень театральной, а между тем через двадцать шесть лег я тронут до слез, вспоминая ее, она была свято искренна, это доказала вся жизнь наша. Но, видно, одинакая судьба поражает все
обеты, данные на этом месте; Александр был тоже искренен, положивши первый камень храма, который, как Иосиф II сказал, и притом ошибочно, при закладке какого-то города в Новороссии, — сделался последним.
В заключение он сказал, чтоб я приложился к святому Евангелию и честному кресту в удостоверение
обета, — которого я, впрочем, не давал, да он и не требовал, — искренно и откровенно раскрыть всю истину.
И взял с него в ту пору
обет: все неправедно нажитое имение на выкуп да на облегченье рабов обратить.
Пидорка дала
обет идти на богомолье; собрала оставшееся после отца имущество, и через несколько дней ее точно уже не было на селе.
Это приводило меня к отрицанию
обетов, как противных свободе человека,
обетов брачных,
обетов монашеских, присяг и прочих.
С добролюбовцами общение было трудно, потому что они давали
обет молчания и на ваш вопрос ответ мог последовать лишь через год.
И оба теперь стучались в дверь, которую я еще в детстве запер наглухо своим
обетом: никогда не отступать от «веры».
Мне все еще казалось, что я остаюсь верен своему давнему
обету, но, как это часто бывает, самыми сильными аргументами являлись не те, которые выступали в полемике в качестве прямых возражений.
Это было что-то вроде
обета. Я обозревал весь известный мне мирок. Он был невелик, и мне было не трудно распределить в нем истину и заблуждение. Вера — это разумное, спокойное настроение отца. Неверие или смешно, как у капитана, или сухо и неприятно, как у молодого медика. О сомнении, которое остановить труднее, чем было Иисусу Навину остановить движение миров, — я не имел тогда ни малейшего понятия. В моем мирке оно не занимало никакого места.
Но я подозревал, что он и сам любит побасенки больше Псалтыря; он знал его почти весь на память, прочитывая, по
обету, каждый вечер, перед сном, кафизму вслух и так, как дьячки в церкви читают часослов.
Его купил дядя Яков, чтоб поставить над могилою своей жены, и дал
обет отнести крест на своих плечах до кладбища в годовщину смерти ее.
С добролюбовцами общение было трудно, потому что у них был
обет молчания.
Позднею осенью, по дороге, занесенной снегами, к великому удивлению всех в усадьбе, панич неожиданно вернулся с двумя слепцами в нищенской одежде. Кругом говорили, что он ходил в Почаев по
обету, чтобы вымолить у почаевской богоматери исцеление.
Но едва не преступил я своего
обета и не отъял у себя томные остатки плачевного жития при случившемся новом души уязвлении.
Опорою гибнущим, слабым, больным
Мы будем в тюрьме ненавистной,
И рук не положим, пока не свершим
Обета любви бескорыстной!..
Ах!.. Эти речи поберечь
Вам лучше для других.
Всем вашим пыткам не извлечь
Слезу из глаз моих!
Покинув родину, друзей,
Любимого отца,
Приняв
обет в душе моей
Исполнить до конца
Мой долг, — я слез не принесу
В проклятую тюрьму —
Я гордость, гордость в нем спасу,
Я силы дам ему!
Презренье к нашим палачам,
Сознанье правоты
Опорой верной будет нам.
К себе она никого не принимала по
обету схимницы и только изредка сама ходила к Енафе.
Время проходило в мечтах, прощаньях и
обетах, сердце дробилось!
Он говорил всегда своей жене, что в этом ящике 50 т. рублей, но, кажется, этот
обет не сбывается.
Слышит рассказы о равнодушии германского императора к жалобам швейцарцев и грозный
обет собирать людей и отстоять свою свободу.
Я бы не постеснялась прибегнуть к вашему доброму сердцу, но это… вы поймете меня… это нечто вроде
обета, который дает человек самому себе и памяти друга.
Когда же пришло время и нам оставить тихий родной город, здесь же в последний день мы оба, полные жизни и надежды, произносили над маленькою могилкой свои
обеты.
И с тех с самых пор дала она
обет в чистоте телесной жизнь провождать и дотоле странничать, доколе тело ее грешное подвиг душевный переможет.
— И не спрашивай лучше! — проговорила она. — Тогда как получила твое письмо, всем твоим глупостям, которые ты тут пишешь, что хотел меня кинуть, я, конечно, не поверила, зная наперед, что этого никогда не может быть. Поняла только одно, что ты болен… и точно все перевернулось в душе: и отца и
обет свой — все забыла и тут же решилась, чего бы мне ни стоило, ехать к тебе.
И я бы мог согласиться и мог бы быть очень, очень счастлив, ежели бы только я был влюблен в Вареньку…» Мечты эти были так приятны, что мне очень хотелось сообщить их моему другу, но, несмотря на наш
обет взаимной откровенности, я чувствовал почему-то, что нет физической возможности сказать этого.
— Вы полагаете, что древние рыцари давали такие
обеты?
— Вот-с, — указал он кругом, — живу Зосимой. Трезвость, уединение и нищета —
обет древних рыцарей.
— Но, почтенный брат, не нарушили ли вы тем наш
обет молчания? — глухо проговорил он.
Правдивее говорят о наружной стороне того царствования некоторые уцелевшие здания, как церковь Василия Блаженного, коей пестрые главы и узорные теремки могут дать понятие о причудливом зодчестве Иоаннова дворца в Александровой слободе; или церковь Трифона Напрудного, между Бутырскою и Крестовскою заставами, построенная сокольником Трифоном вследствие данного им
обета и где доселе видно изображение святого угодника на белом коне, с кречетом на рукавице [С тех пор как это написано, церковь Трифона Напрудного так переделана, что ее узнать нельзя.
Призналася, что вчера в церкви, слушая мое слово, которое ей почему-то столь много понравилось, она дала
обет идти пешком в Киев, если только почувствует себя в тягости.
Я этого не одобрил, потому что такой переход беременной не совсем в силу; но
обет исполнить ей разрешил, потому что при такой радости, разумеется, и сам тогда с нею пойду, и где она уставать станет, я понесу ее.
Девять лет как Педро Гóмец
Осаждает замок Памбу,
Молоком одним питаясь,
И все войско дона Педра,
Девять тысяч кастильянцев,
Все по данному
обетуНиже хлеба не снедают,
Пьют одно лишь молоко.
— А! шуточные! — вскричал дядя с просиявшим лицом. — Комические, то есть! То-то я смотрю… Именно, именно, шуточные! И пресмешно, чрезвычайно смешно: на молоке всю армию поморил, по
обету какому-то! Очень надо было давать такие
обеты! Очень остроумно — не правда ль, Фома? Это, видите, маменька, такие комические стихи, которые иногда пишут сочинители, — не правда ли, Сергей, ведь пишут? Чрезвычайно смешно! Ну, ну, Илюша, что ж дальше?
Девятнадцать человек!
Их собрал дон Педро Гóмец
И сказал им: «Девятнадцать!
Разовьем свои знамена,
В трубы громкие взыграем
И, ударивши в литавры,
Прочь от Памбы мы отступим!
Хоть мы крепости не взяли,
Но поклясться можем смело
Перед совестью и честью,
Не нарушили ни разу
Нами данного
обета:
Целых девять лет не ели,
Ничего не ели ровно,
Кроме только молока...